Слово — русский, было величайшей похвалой, наградой. И…кто такие «быдло»?
Береги культуры достояния. Благословенная, православная Греция. Счастливцы, паломнической группы из России высадились с корабля. На автобусах объезжают один из греческих островов, знакомясь с его историческими, религиозными достопримечательностями.
Интерес несколько вяловатый. Сказывается двухнедельная усталость постоянных переездов, информационная перенасыщенность у большинства состава группы.
Правда эта усталость почему то не отражается на посещении многочисленных магазинов и лавок торговцев. Наоборот, возрастает жадность к посещению их. Всё большая озабоченность мирским, прозаическим у многих.
Наконец городки, один за другим, оказываются позади, с их заманчивыми товарами. Автобус возвращает паломническую группу к побережью. Сады с созревшим урожаем, аккуратные селения, по обеим сторонам окон автобуса, общее умиротворение наконец в салоне, многие дремлют.
Вдруг с конца салона автобуса слышится выкрик:
— Смотрите, абрикосы слева! Спелые. Ух как много их. Усыпано всё ими!
Пожилой мужчина из середины автобуса, чуть развернувшись к концу салона, где вальяжно развалилась молодая часть паломников, подчёркнуто спокойно произносит им в ответ:
— Ну и что? Абрикосов что ли не видели?
— Конечно нет! Столько. Ничьих!
Пожилой мужчина снова прыскает на разгоряченный молодняк освежающую ноту спокойного тона и рассуждения:
— Вы зачем в поездку такую поехали? На лавки барахла и абрикосы дармовые глазеть? Надо было на «челночный» маршрут оформляться.
Какая-то девица, боясь отстать от заводилы, вычурно, визгливо пооткровенничала:
— Нам так лучше. Дешевле и без конкурентов.
— Ловкие. Сообразительные, — иронично похвалила их женщина.
— А то! — бахвалясь пискнула девица. — Остановите! Экзотики хочу! —
завопил опять кто-то сзади.
— Ну хватит вам, — не вытерпев возмутилась ещё одна женщина из начала
автобуса.
— А если хочется?! — выкрикнул несогласно заводила, приятели и приятельницы его прыснули смешком, будто он выпалил что-то чрезвычайно умное. Ободрённый этим, тот заорал:
— Стойте! Стойте! Мы поесть хотим.
— Да ладно вам, — попытался вразумить их невысокий мужчина.
— Чего «ладно»? Я в кустики хочу, стойте! Шеф, тормози!
Многие зашикали на разгулявшихся, но те подняли ещё больший гвалт. Шофёр в недоумении, неопределённости приостановил автобус. Это только и ждали крикуны.
С шумом, гиканьем, они и к ним примкнувшие лица среднего и даже старшего возраста, помчались по проходу вперёд, топча всё что им попадалось под ноги. У передней двери автобуса немного поспорили с водителем и старшим группы, но те были бессильны перед стихией. Дверь открыли. Шумная лавина вырвалась наружу.
Мигом были оседланы, согнуты стволы фруктовых деревьев. Затрещали сучья под смех и гогот. Оранжевые плоды, вместе с листьями и клочками ветвей жадно засовывались в глотки. Сопя, давясь, давя спелые плоды, топча ногами … запихивали оранжевую мякоть в карманы, в прихваченные для этого сумки …
Из недалёкого дома вышла местная женщина. Смотрела некоторое время на происходившее, не веря своим глазам. Потом крикнула что-то на своём языке. Это не возымело никакого действия. Она закричала громче и замахала руками, как на обнаглевшее вороньё.
Результатом этого были только хохот и более азартное обрывание всего вокруг.
— Моя твоя не понимаит! — крикнул ей в ответ заводила. Истеричный смех приятелей, будто аплодисменты был ему наградой.
Когда все плоды, вместе с большой частью листьев и ветвей были оборваны, жадный зуд у налетевших на сад спал. Поплевавшись по сторонам косточками, разгулявшиеся «паломники», с гомоном стали возвращаться в автобус. У многих на груди, по бокам брюк, там, где были карманы, виднелись мокрые, желтоватые разводы, от втиснутых туда, раздавленных в спешке, превращённых в кисель плодов.
Испорченные дорогие рубашки, футболки, брюки не вызывали ни у кого сожаления. Был общий нервный подъём, как после буйного, бесшабашного гулянья или общей попойки.
Наконец все уселись. Автобус тронулся дальше.
Сидевший недвижно в середине автобуса, с горько, пристыжено опущенной головой пожилой мужчина, поднял лицо.
Опасливо посмотрел по сторонам, за стекло автобуса, особенно осторожно в сторону домика и кричавшей оттуда женщины. Её к счастью уже не было. Махнув огорчённо и брезгливо рукой, она ушла. Это несколько успокоило его. Покачав печально головой, он произнёс себе под нос, зная, что не найдет понимания и поддержки:
— Какой срам. Какой стыд! Хорошо если жители не узнают, что мы из России. Страны, которую почитали и ещё почитают многие. Иначе это несусветный позор! Каких никогда, ни в какие века и года, не бывало русским.
Слёзы навернулись ему на глаза, он смахнул их и добавил уже шёпотом:
— Недалеко отсюда мы воевали … В Болгарии. Скольких мужиков положили … Каких мужиков! .. Как нас встречали, уважали! .. Слово — русский, было величайшей похвалой, наградой.
— А эти! .. Только разрушать, гадить «мастера». Вот уж действительно, одно из сильнейших наказаний — неблагодарные, жестокие дети … Отродье…
Он заставил себя не оборачиваться в сторону гогочущих недорослей на последних сиденьях. Отвернулся к окну, смотря вперёд на голубые, без единого облачка небеса православной Греции.
Не выдержав прилива стыда за происшедшее, горько покачав седой головой, взмолился в себе:
— Господи, как Ты нас ещё терпишь? Прости нас, прости, если можешь …
Старый человек, мужчина, испытавший многое на своём веку, наклонился, ища в кармане носовой платок, чтобы вытереть повлажневшие глаза.